минус на минус дает минус

[notsr]

окей, это надо было просто выгнать из головы. По, не являйся ко мне в ночи, не надо.


Название: Тецуя
Автор: ntsr
Бета: не бечено
Пейринг/персонажи: Акаши Сейджуро/Куроко Тецуя, Акаши Сейджуро/Кисе Рета, Аомине где-то рядом
Категория: слеш
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, deathfic, ужасы есть здесь ужасы?
Размер: ~2000 слов
Саммари: Они любили друг друга, он умер. Они не любили друг друга, он умер.
Дисклеймер: права на персонажей принадлежат Фуджимаки Тадатоши, а на идею - мистеру Э.А.По
Предупреждения: любителям По и "Лигеи" дробовик и валерьянку, пафос и печаль, немножко трупов. жуткий ООС.

под кат

Сколько бы он ни старался, Акаши Сейджуро не мог припомнить, каким образом, где и когда он познакомился с Куроко Тецуей.

Было ли это в тишине библиотеки Тейко, где они столкнулись в поисках одной и той же книги? Столкнулись, разговорились – да так и продолжили на крыше за ланчем, на следующий день на перерывах, снова в библиотеке?..

Или же это случилось на уличном баскетбольном корте, где Акаши с сокомандниками собрались поиграть в субботу? Там ли он заметил Куроко? Заметил и удивился, потому что судя по комфортабельной позе, раскрытой книге, смятому стаканчику из закусочной за углом парень сидел здесь уже довольно давно, – но еще секунду назад Акаши мог бы поклясться, что на скамейке никого не было!

На уроке, когда они делали один проект на двоих? В столовой? Потянулись за одной и той же пачкой мороженого в супермаркете?

Где, как, когда – человек, который гордился тем, что он абсолютен и знает все, никогда не мог вспомнить. Раз – и Куроко Тецуя уже был в его жизни и был всегда.

А вот что Акаши Сейджуро помнил прекрасно, так это облик Куроко Тецуи. Ростом тот был чуть ниже самого Акаши. Тонок, но не хрупок.

Ни одна девушка не могла сравниться с красотой его лица. Что бы ни говорили о его обыкновенности и непримечательности, для Акаши это было самое прекрасное лицо в мире. Он всегда любовался очертаниями бледного лба, цветом нежной кожи, бледно-голубыми волосами, тонкой линией носа, тонкими губами, которые так хотелось поцеловать, чтобы ощутить сладкий вкус ванили, – и что позже Акаши делал не раз. Он рассматривал узкий подбородок, стройную шею и потом уже, в самом конце, заглядывал в глаза.

О, эти глаза! Быть может, именно в глазах и заключалась тайна Куроко Тецуи, ведь сколько Акаши себя помнил, он никогда не встречал таких глаз.

Бледно-голубая радужка, по цвету соперничающая с небом в летний день – или морем. Тонкие, пушистые ресницы, чуть неправильные брови. Однако ни форма, ни цвет, ни блеск не были странными – выражение, выражение их было неописуемым, загадочным, пугающим, волнительным.

О, эти глаза! Сколько долгих часов Акаши размышлял над тайнами, скрытыми в их глубинах, сколько долгих минут вглядывался в них, пытаясь разгадать, угадать, познать. И когда ему казалось, что вот-вот он на пороге открытия – как знание ускользало от него. О, выражение этих глаз!

Много позже Акаши приоткрыл некоторые секреты – не смотря на внешнее спокойствие, даже некоторое безразличие, неизменную вежливость, тихое поведение – Куроко Тецуя был жертвой неумолимых страстей. И именно эти страсти прорывались сквозь железные решетки его воли, именно ярость, жестокость и безумие иногда мелькали в безмятежной глубине – как в недрах моря, ласкового и спокойного, скрыты острозубые хищники, коие вцепятся в тебя при одном только запахе крови.

Беззаботные годы средней школы, нежная дружба под стук баскетбольного мяча и скрип подошв кроссовок, старшая школа, куда Акаши Сейджуро заманил с собой Куроко Тецую, ибо уже тогда не мог и не желал расстаться с драгоценностью, неожиданно попавшейся ему на пути.

Чудесные, сладкие воспоминания!.. Тихие ночи, новогодние прогулки к храму, цветущая сакура, нежные признания и жаркая страсть. Но все в мире скоротечно, и счастливым, видимо, завидуют боги, ибо Куроко Тецую поразил недуг.

Акаши видел и знал, что смерть скоро заберет у него милого друга, знал, что ничего нельзя сделать. Он считал, что Тецуя встретит неизбежное стоически и спокойно, – но как же он был поражен, когда тот вступил в заранее проигранную битву – и вступил страстно и пылко. Все утешения застревали в горле у Акаши: перед такой жаждой жизни они были нелепы и глупы.

Что Куроко Тецуя любил Акаши Сейджуро – в этом не приходилось сомневаться. В таком особенном сердце и любовь будет особенной, но всю силу этой страсти, этой любви Акаши узнал только на пороге смерти Куроко Тецуи.

Как будто решетки, замки и заслоны исчезли, и Тецуя, уже не сдерживаясь, изливал всю свою пылкую преданность, все свое обожание, почти обожествление, всю страсть. Все то, что говорил раньше жестами, накинутым на плечи пледом, чашкой чая возле ноутбука ночными часами, ужином и теплой ванной, нежностью и заботой.

И чем, чем заслужил Акаши Сейджуро такую любовь – любовь, которой, увы, он был совершенно недостоин, - тот не знал, как не знал и то, чем же он заслужил столь раннее расставание с любимым.

В полночь, перед самой кончиной, Тецуя затих, с губ его сорвались еле понятные слова, он крепко сжал руки Акаши, последний раз прошептал яростное признание и покинул этот бренный мир, оставляя безутешного возлюбленного.

Кончина Куроко Тецуи повергла Акаши Сейджуро в прах. С головой окунувшись в работу, Акаши в скором времени добился небывалых успехов. Не было недостатка и в развлечениях – к нему, как мотыльки, слетались самые прекрасные и знаменитые женщины и мужчины. Но ничто не могло утолить его печаль и утешить страждущее сердце.

Как-то раз, на приеме в честь друга, бывшего сокомандника, а ныне знаменитого баскетболиста Аомине Дайки, Акаши Сейджуро познакомился с моделью Кисе Ретой.

Что в Кисе привлекло Акаши, остается только гадать. Возможно, его такая непохожесть на Куроко Тецую?

Там, где Тецуя был тих и спокоен, Рета был шумен и весел. Если первый любил долгие прогулки, собак, книги и ванильные шейки, то второй предпочитал большие компании, котов, французскую кухню и фильмы. Если первый был почти до обидного прям, говорил, как думает, не юлил и редко показывал эмоции и привязанности на людях, то у второго было множество масок, и только к тем, кого считал достойными, он относился преувеличенно-эмоционально. Где Тецую забывали, не видели и считали средним во всем, Рета был центром внимания, притягивал взоры, а обычным назвать его никто бы не смог.

А может, Акаши слышал, что талантливый Кисе может скопировать все, что угодно – и желал хотя бы так вновь почувствовать присутствие Тецуи рядом?

Что в Акаши привлекло Кисе, было еще большей загадкой.

Быть любовником сильного мира сего выгодно и полезно, а Кисе не собирался оставаться моделью. Его манила актерская карьера – и деньги и влияние Акаши могли сыграть тут не последнюю роль.

Искренние чувства? Акаши Сейджуро был красив – атлетическая фигура, правильные черты лица, бледная кожа, алые волосы и такого же цвета глаза, один из которых в минуты душевных разладов отливал золотом, что добавляло загадочности и мистичности его образу.

Авантюризм? Аомине Дайки предупреждал Кисе держаться подальше от Акаши, потому что сердце того давным давно вырвано из груди, сожжено и похоронено с прахом почившего, но не забытого Куроко Тецуи – а сражаться с мертвецами гиблое дело.

Но что бы не толкнуло их друг к другу, какие бы цели они не преследовали, Кисе Рета и Акаши Сейджуро вскоре стали любовниками и стали жить вместе.
То, что эта связь была ошибкой, стало ясно достаточно быстро.

Кисе ужасало, что Акаши в один миг мог быть заботливым и вежливыми – и внезапно становился злобным и подавляющим. Ему не нравилось, что весь дом был забит воспоминаниями о прошлом – мертвом – любовнике, не нравилось натыкаться на фотографии Куроко Тецуи, есть еду, которую любил Куроко Тецуя, смотреть фильмы, которые любил смотреть Куроко Тецуя. Особенно он не переносил, когда Акаши в минуты страсти звал его нежно и ласково – но не его именем.

Акаши Сейджуро питал к Кисе отвращение. Память его постоянно возвращалась к Куроко, к его голубым глазам, едва заметным улыбкам, искреннему смеху, к той любви, которую он навсегда потерял. Акаши Сейджуро терпел Кисе потому, что иногда тот наклонял голову к плечу жестом Тецуи, неосознанно поправлял волосы как Тецуя, а в глазах его иногда проскакивало такое знакомое Акаши выражение сосредоточенности и решимости, словно сама атмосфера дома заставляла Кисе на секунды становиться Куроко.

К концу третьего месяца проживания вместе Кисе Рета подхватил простуду. Начавшаяся легко, она быстро переросла в пневмонию, и исцеление от нее тянулось очень долго. Рета оказался весьма капризным пациентом - от лихорадки, изнурявшей его, он плохо спал по ночам и постоянно в полудреме жаловался на звуки и движения в комнате, на то, что кто-то открывает окна нараспашку, теплое питье оказывается ледяным, а одеяла таинственно сползают с больного.

Постепенно Кисе стал поправляться и выздоровел. Но прошло совсем немного времени – и он заболел снова. Лучшие врачи разводили руками и делали все, что было в их силах, но недуг словно не хотел отдавать свою жертву и вгрызался в Кисе сильнее и сильнее.

Как-то ночью, когда рядом с ним сидел Акаши в тщетной попытке доказать, что никто в этом доме не старается нарочно навредить ему и помешать выздороветь, Кисе вновь повел разговор о таинственных шепотах и стуках. О тех самых звуках, которые слышал Кисе - но не Акаши, о движениях, которые видел Кисе - но не Акаши.

Ветер шумел за окнами, ветви бились в стекло. Сейджуро пообещал срезать дерево в попытке успокоить мечущегося в испуге больного, но все было бесплодно. Казалось, Кисе вот-вот упадет в обморок или забьется в припадке - и Акаши быстро пересек комнату и схватил графин с прописанным доктором успокоительным питьем. Повернувшись к кровати, он внезапно обратил внимание на две странные вещи. Он ощутил, как нечто невидимое, но осязаемое, проплыло мимо него, и увидел, как в круг света от ночника легла тень. Неясная, зыбкая тень, скорее тень тени.

Но взбудораженный хриплыми рассказами больного, Акаши не придал этому значение, посчитав, что и сам начинает видеть странные вещи от недосыпания, работы и постоянных забот о Кисе, который требовал его и только его рядом.

Налив питье в чашку, Акаши вернулся к кровати, помог Кисе откинуться на подушки и попробовал напоить. Но тот уже почти пришел в себя и смог сам перехватить посуду. Акаши присел рядом - и тут отчетливо услышал легкие шаги по ковру. Через мгновение - пока Кисе нес чашку к губам - он увидел, как в питье упали три или четыре капли ярко-бирюзового цвета.

Если Акаши и увидел это - то Кисе нет. Он без колебаний выпил предложенное и затих, а Акаши не стал говорить ничего о явлении, которое могло еще больше взвинтить раздражительного больного.

Однако после этого инцидента состояние Кисе резко стало ухудшаться. Врачи разводили руками - они не могли понять, почему ни одно лечение не действует и ничего не помогает. А на третью неделю, ненастной ночью, под завывание ветра и сильный ливень, Кисе тихо умер.

Когда первые формальности были выполнены, постоянно дежуривший в доме врач и слуги разошлись, Акаши устроился в кресле, ничуть не страшась присутствия мертвого тела. На него внезапно нахлынули тысячи воспоминаний – не о мертвом Кисе, но о Куроко. И снова сердце его затопило невыразимое горе, с каким он взирал на мертвого возлюбленного – и ни капли которого он не чувствовал, глядя на тело любовника.

Наконец, в два часа ночи, а может и чуть позже, рыдание, тихое, нежное, вывело его из оцепенения.

Это донеслось с кровати - от Кисе. Акаши прислушался, но звук не повторился. Тогда Акаши подошел к телу, напряг зрение, пытаясь уловить хоть малейшее движение. Нет, он не мог обмануться, на щеках и веках мертвого появился легкий, бледный румянец? Может, врач поспешил с выводами и Кисе еще жив? Но вскоре румянец сошел на нет, оставив мертвенную бледность, губы сморщились и наступило обычное окоченение.

Акаши откинулся на диван и снова вернулся к мыслям о Куроко.

Прошел почти час, когда во второй раз Акаши услышал странный звук, идущий со стороны кровати. Он прислушался. И снова тот же звук – да, это был вздох.
Бросившись к трупу, Акаши увидел, что губы у того затрепетали, потом расслабились, приоткрыв жемчужную полоску зубов. Румянец горел уже не только на щеках, но и на лбу, на шее, все тело заметно потеплело, сердце забилось. Кисе был жив.

Акаши пришлось ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться, что он не спит и это ему не мерещится. Он уже готов был звать на помощь, как внезапно румянец пропал, пуль перестал прощупываться, губы вновь опали – и через миг тело стало холодным как лед, окоченело, линии его расплылись. Теперь перед Акаши лежал мертвец, мертвец, который провел в могиле не одни сутки.

В тот момент Акаши стало казаться, что он попал в какой-то странный кошмар. Он вернулся на свое место, рассеянно наблюдая за трупом, пока его мысли снова не вернулись к Тецуе.

И тут снова до его ушей донесся слабый вздох.

Но к чему излагать все подробности той ужасной ночи? Под завывание ветра и стук дождя снова и снова повторялась драма оживления - смерти. За любым возвратом признаков жизни следовала немедленная и страшная расплата. Все более ужасным становился вид трупа в периоды смерти – и все более живым Кисе выглядел, когда наступало время оживления.

Ночь почти кончалась – и тот, кто был мертв, вновь шевельнулся, теперь более энергично, нежели ранее.

Акаши давно перестал двигаться, устремляться к телу, пытаться звать на помощь. Он сидел и наблюдал за разворачивающимся перед ним ужасающим представлением.

Итак, труп опять зашевелился, более энергично, краски жизни расцвели на лице, окоченение миновало – если не считать того, что веки были крепко сжаты. Встав с ложа, шатаясь, не открывая глаз, как бы испуганное чем-то, то, что было закутано в простынь, спотыкаясь, вышло на середину комнаты.

Акаши молча взирал на фигуру, не дрожал и не боялся, но в мыслях у него царило безумие. Правда ли перед ним стоит живой Кисе, веселый, шумный, светловолосый, светлоглазый Кисе? Но почему же он стал ниже ростом, как будто болезнь его уменьшила? Почему же волосы его отливают синевой, прекрасным оттенком синевы ясного неба?

Акаши попробовал встать, но пошатнулся и упал на колени у ног фигуры.

И тогда медленно раскрылись очи, и Акаши вскрикнул: «По крайней мере в этом я никогда, никогда не ошибусь, это голубые безумные очи моей любви, моей потерянной любви Куроко Тецуи.»



Конец и да простит меня Эдгар Алан По.